Христианский "след" в поэзии Н. ЗаболоцкогоОпубликовано: Православие в контексте истории, культуры и общества / Под. ред. И. А. Дорошина. - Саратов: Издательство "Летослов", 2005. - 252 с. Николай Чуковский в своих воспоминаниях о Николае Заболоцком рассказывает об одном из стихотворений поэта, которое он прочёл мемуаристу; содержание стихотворения Чуковский передаёт так: "Помню, сидя у меня, прочёл он стихотворение о Боге, играющем на рояле, и привёл меня в восторг. Я всё позабыл, в памяти у меня остались только, что строчки были длинные, поющие, что старый сломанный рояль стоял где-то на чердаке, где было очень сухо и жарко, где пахло пылью, рассохшимся деревом, паутиной, и что Бог иногда по ночам спускался с небес на чердак, садился за тот рояль и играл". [1] Но это стихотворение Заболоцкий уничтожил. Этот факт говорит о многом: во-первых, проблема бытия Божия была насущной для поэта; во-вторых, она одновременно и влекла его к себе, и пугала. Можно сказать, что состояние выражалась понятием "страх и трепет"; поэт жаждет обретения Бога и в то же время это приводит его в ужас. Нельзя забывать и о том, что советское государство было атеистическим, и даже сама мысль о Боге, а не только слово о Нём были уже крамольными. Но размышления на эту тему окрашивают в особые тона поэзию Заболоцкого периода конца 40-х - 50-х годов. С этой точки зрения особый интерес представляют два стихотворения Заболоцкого: "Бегство в Египет" и "На вокзале". "Бегство в Египет" (1955 г.) представляет собой уникальный случай в творчестве поэта: он отождествляет себя с Младенцем Христом:
В Евангелии от Матфея мы находим строки, которые стали для Заболоцкого основой сюжета стихотворения: "Когда же они отошли, - се, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его, и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе; ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью, и пошёл в Египет, и там был до смерти Ирода, да сбудется реченное Господом чрез пророка, который говорит: "из Египта воззвал я Сына Моего" (Мф., 2, 13-15). В стихотворении "На вокзале" (1958), написанном незадолго до смерти поэта, вся Вселенная спасена Мадонной - Божьей Матерью с Младенцем, Которая - здесь, на земле, с людьми.
Интересно, что с точки зрения смыслового построения стихотворение имеет кольцевую композицию. Последняя строфа стихотворения звучит так:
Тот факт, что в творчестве Заболоцкого мы встречаемся с таким поэтическим освоением Евангельских образов, говорит нам о глубоком личностном, интимном переживании христианских истин. Обращение к этой теме не является для Заболоцкого неожиданным или случайным. Даже ранний период творчества Заболоцкого свидетельствует о религиозном постижении мира, причём в рамках христианской мысли о бытии, но со знаком минус. В период написания сборника "Столбцы" Заболоцкого мучает проблема существования зла в мире. Мир "Столбцов" сродни аду. Это поистине ад на земле, где Смерть и безумие правят миропорядком. Каждое из стихотворений сборника даёт свой вариант безумного инфернального мира. В стихотворении "На рынке" перед нами - бесовский шабаш:
В стихотворении "Отдыхающие крестьяне" - ещё один вариант горы Броккен в Вальпургиеву ночь:
По всей видимости, Заболоцкого в этот период мучила проблема теодицеи. Теодицея, или оправдание Бога, - название одного из сочинений философа Лейбница. Он поставил перед собой задачу объяснить, примирить существование зла в мире с благостью, премудростью, всемогуществом и правосудием его Творца. Впоследствии этот термин стал общим для философов и богословов, занимающихся данной проблемой. В своей работе "Бог и мировое зло" Н. Лосский пишет: "Теряясь перед загадкой мирового зла и отношения к нему Бога, ум множества людей приходит к решению трагически безутешному, именно к мысли, что Бог есть существо сравнительно слабое, не абсолютно совершенное и не всеведущее… Ещё проще мысль тех людей, которые, наблюдая мировое зло, приходят к атеизму". [3] Необходимо отметить, что Заболоцкий был воспитан в лоне православной церкви, прекрасно знал богослужение, пел на клиросе, периодически прислуживал в алтаре, хотя религиозность его носила характер достаточно поверхностный. О причинах этого мы можем узнать из воспоминаний поэта: "Каждую субботу и воскресение мы обязаны были являться к обедне и всенощной. Мы, реалисты, построенные в ряды, стояли в правом приделе собора, гимназистки в своих белых передничках - в левом. За спиной дежурило начальство, наблюдая за нашим поведением. Дневные службы я не любил: это тоскливое двухчасовое стояние на ногах, и притом на виду у инспектора, удручало всю нашу братию. Мудрено было жить божественными мыслями, если каждую минуту можно было ожидать замечания за то, что не крестишься и не кланяешься там, где это положено правилами. Но тихие всенощные в полутёмной, мерцающей огоньками церкви невольно располагали к задумчивости и сладкой грусти. Хор был отличный, и когда девичьи голоса пели "Слава в вышних Богу" или "Свете тихий", слёзы подступали к горлу, и я по-мальчишески верил во что-то высшее и милосердное, что парит высоко над нами и, наверное, поможет мне добиться настоящего человеческого счастья". [4] Молодость Заболоцкого совпала с трагическим временем для России: революционная смута, гражданская война, разруха, голод. Казалось, все силы зла обрушились на Россию, и в первую очередь на Православную Церковь. Безбожие начинает насаждаться сверху и становится официальной "религией" Советского государства. Всё это не могло не сказаться на становлении души молодого поэта, который из г. Уржума Вятской губернии в 1920 году приезжает в Москву продолжать своё образование. Сборник "Столбцы" выходит в Петербурге в 1929 году; большинство стихотворений, вошедших в него, написано в тот период, когда на развалинах некогда великой России возникает уродливый мир НЭПа. Многие критики советского времени интерпретировали пафос первого сборника Заболоцкого как декларацию антимещанства. В этом есть своя доля правды. Но это лишь видимая часть айсберга. Какое мещанство критикует Заболоцкий в стихах "Футбол", "Офорт", "Фигуры сна", "Болезнь", "Лето", "Море", "Купальщики"? Перед нами встаёт мир, в котором отсутствует живой человек, а на его месте - или покойник, или урод, или просто вещь. Христианские ценности в этом мире тоже как бы "вывернуты наизнанку". Вместо любви - похоть, вместо преображения - уродливые деформации души и тела (не случайно так обильно представлены образы "уродов" в разных стихах Заболоцкого), вместо святости - демонизм, вместо христианского воскресения - призрачная сатанинская жизнь в объятиях распада и тления (стихотворение "Искушение"). В стихах Заболоцкого мы нередко встречаем образы, построенные по принципу "отрицания святыни". В стихотворении "Пекарня" бытовой на первый взгляд сюжет выпечки хлеба превращается в мистерию, которая являет собой кощунственную пародию на Рождество Христово. На это указывают символы-сигналы: железный крендель-вывеска над пекарней трансформируется в стихотворении в образ Вифлеемской звезды:
Так же, как Вифлеемская звезда была ярче всех небесных светил, "железный крендель" "светозарнее", чем остальные звёзды. Но если Вифлеемская звезда свидетельствовала о величайшей тайне боговоплощения, то у Заболоцкого "под кренделем - содом" (I, 53). Сам процесс выпечки - рождения "Младенца-хлеба" происходит как бы в пекле, в преисподней, где хлебопеки "как будто идолы в тиарах" (I, 53). Образ "Младенца-хлеба" - второй сигнал читателю о том, что стихотворение имеет второй смысловой план. Рождается Младенец в пещере "всех метаморфоз", а читатель зная о том, что Христос был рождён в пещере, догадывается о подспудном, "спрятанном" смысле. Пекарь, трубящий на огненной трубе, - являет собой антипод ангельскому хору, возвещающему о Рождестве Христове. И, наконец, образ печи (как нам кажется, это образ пекла - ада) кощунственно соотнесен с образом Пречистой Девы.
В "Столбцах" мы встречаемся и с другими кощунственными трансформациями Евангельских событий. Так, в стихотворении "Купальщики" перед нами своеобразное "крещение", но не в жизнь, а в смерть. Вода у раннего Заболоцкого устойчиво соотносится с мотивами смерти и блудной страсти. ("Море, море, морда гроба, / вечной гибели закон, / где легла твоя утроба, / умер город Посейдон"). В первой строфе есть "сигнальная" строка, смысл которой можно понять человеку знающему о смысле таинства Крещения:
Заключительные две строфы стихотворения не позволяют нам расценивать его как просто описания купания на реке. Весь сюжет стихотворения - это разные формы соития с водной стихией, но река при этом сравнивается… со святой мученицей Параскевой:
Таким образом, перед нами не омовение от греха, а осквернение святыни, в результате которого крещальные воды превращаются в образ "многих вод" с сидящей на них великой блудницей из Апокалипсиса. В таких водах и происходит антикрещение, которое мы можем наблюдать в стихотворении "Человек в воде", где герой предстаёт в бесовском образе.
Тот же самый процесс кощунственной деформации мы можем наблюдать в стихотворении "Искушение" - одном из страшных стихотворений русской поэзии. Заболоцкий показывает нам тление мёртвого тела и его "воскресение", причём "воскрешает" деву смерть. Поэт даёт страшную пародию на христианскую веру в то, что "Христос воскрес из мёртвых, смертью смерть поправ".
Детально разработанная "могильная анатомия" не оставляет никаких надежд на подлинное воскресение, и только бессмысленное круговращение бездушных атомов в природе являет собой жалкое подобие вечной жизни:
Итак, диагноз поставленный Заболоцким миру, в "Столбцах", следующий: мир бессмыслен, абсурден, безумен, подвержен тлению и распаду, в нём нет святынь, мир "лежит во зле". Божественная благодать в этом мире отсутствует, потому что для этого мира отсутствует источник благодати - Бог. Совершенно естественно, что в таком мире не жить, ни творить невозможно, и поэт ставит перед собой задачу найти способ изменения данного миропорядка, что мы и можем наблюдать в творчестве Заболоцкого конца двадцатых-тридцатых годов. Характерно, что "Столбцы" 1929 года Заболоцкий переработал, и впоследствии этот сборник, дополненный и переосмысленный, был разделён поэтом на две части: "Городские столбцы" и "Смешанные столбцы". Мир города безысходно освещён пламенем ада; тогда как в "Смешанных столбцах" остаётся надежда на спасение через мир природы, хотя и она заражена геенским гниением. В природе, если всмотреться в неё внимательнее, обнаруживается закон взаимного истребления.
Оказывается, что сама природа нуждается в спасении; искажённость всего строя мироздания требует напряжения человеческого разума и воли, которые должны искоренить зло, заключённое в природе. Но как? Миру природы нужно отдать человеческий разум, которым она распорядится во благо, а не во зло. В тридцатые годы перед нами разворачивается грандиозная утопия Заболоцкого, воплощённая прежде всего в поэмах "Школа жуков", "Торжество земледелия", "Деревья". Идея пересоздания мира в утопиях Заболоцкого воплощается в христианских категориях спасения и преображения, которые имеют не духовный, а условно фантастический характер. Христианская сотериология профанируется до уровня веры в технический прогресс в духе Циолковского и Николая Фёдорова. То же самое мы можем наблюдать и в творчестве Платонова, современника Заболоцкого. Только немыслимые страдания, перенесённые Заболоцким в следственной камере и лагере, [5] возвращают поэта к традиционной для русской литературы системе ценностей, которая истоком своим имеет христианство.
|
